Блаженные похабы - С. А. Иванов

В 1731 г. юродивым запрещено было появляться в церквах.

Являющиеся якобы юродивые… чинят слышателем… помешательство, наипаче же по неблагообразию своему… наводят немалый смех и соблазн, от чего вместо ожидаемого… согрешений своих прощения, вящий чрез таковое… юродствующих шатание, те в церквах Божиих предстоящие грех себе преумножают[785].

«Регулярное государство» XVIII в. все сильнее вытесняло юродивого из социальной жизни: либо под защиту старообрядческих общин (или сект, вроде хлыстовских[786]), либо под покровительство богатых домов[787]. На нем больше, чем на ком‑либо другом, сказалось культурное расслоение послепетровского русского общества — юродивый навсегда остался в «народной», низовой жизни. Без взаимоупора с официальной религиозностью юродство как бы выходило из тождества с самим собой, теряло внутренний нерв. Именно с этого времени признание кого бы то ни было юродивым окончательно утрачивает хоть сколько‑нибудь нормативный характер: канонизации были вообще отменены, а подозрение в «лжеюродстве» (приставкой «лже-» власти защищались от возможных упреков в богоборчестве) немедленно влекло за собой полицейские меры. Преследования длились в течение всей первой половины XVIII в.

Благодаря полицейским рапортам и доносам в распоряжение исследователя попадают поразительные «жития». Вот, к примеру, некто Василий:

Ходил в зимнее время в одной рубахе, босой, претворял себя яко бы благоюродивый, а на слова и в ответах не яко бы полуумен… За то, что он якобы собою ради спасения претерпевает в зимнее время стужи, называли его святым. И в ту свою бытность носил при себе железную палку, весом в пуд, того ради, чтобы признавали его яко бы за трудника к спасению. Поп… Семенов отказался его исповедовать “…того ради, что ты не говел”, и он, Василий, оного попа… означенною железною палкою убил до смерти… Еретичеством своим обворожил караульных солдат и ушел… Новобрачная назвала его дураком, чего‑де ради такова урода за стол посадили, за то еретичеством своим супружество их разлучил… Деви- ча полу на блудное растление превратил девиц с двадцать… Бесы просили у него работы сами… Велел им носить денежную казну… каковой казны демоны и натаскали полную яму… а ежели кто возьмет с молитвою, то обратятся угольем[788].

Как видим, юродствование прочно связалось в сознании доносчиков и следователей с ересью, колдовством и бесовщиной. Вот другой пример. Крестьянин Филип Иванов допросом о себе показал, что он… жил при церкви Василия Блаженнаго в караульной палатке… и в железных веригах да с посохом железным, у которого наверху наделан крест, ходил по Москве… и сбирал денег в день алтын по десяти и больше, а оковался де он в железные вериги своим произволом, не для спасения души своей, но токмо, чтоб от народа получать себе больше подаяния… вериги на нем были на крючках и… пришед домой, с себя складывал[789].

В делах Раскольнической комиссии 1745—1757 гг. есть обширные материалы «о притворном юроде Анд- реяне Петрове», который в Ярославле имел видение и принял на себя юродство…

С подъему [на дыбу] и с пытки показал: видения, которое будто бы побудило его принять на себя юродство, на самом деле не имел, а принял юродство… притворно, чтобы всякого чина люди признавали его за святого и чтоб ему от того получить себе богатство подаянием. А в том юродстве к терпению студености никакого волшебного способа не имел, а претерпевал его по крепости натуры своей… Бивал себя на сборищах по голой спине… пророчествовал о пожарах и бездождии. Игуменье Иринархе раз предсказал, что она умрет по весне… и просил у нее 30 рублей… но она денег не дала. Когда предсказание не сбылось, объяснил ей, что за нее молились… Показал как на себя, так и на других напрасно [о ритуальных убийствах младенцев], в чем утвердился с трех пыток и огня в 1749 г. По наказании кнутом сослан[790].

Менее жестоко обращались с юродивыми духовного звания. «Ростовского Рождественского монастыря дьячок Алексей Степанов, — читаем в одном документе, — 1749 г. генваря 18 дня за шалости, чинимые им в малоумсгве, доколе в совершенное состояние не придет, прислан в Бо- рислоглебский монастырь для содержания»[791]. В Борисог- лебске юродивый был окружен почетом и мирно скончался в 1781 г.[792]

Преследование современных юродивых шло рука об руку с изведением тех юродских культов, которые не успели получить достаточного признания. Так, блаженный Киприан Суздальский, хотя при жизни ни в чем особо «юродском» замечен и не был, но по кончине своей в 1622 г. был объявлен «похабом» (см. с. 291) и за это поплатился уже в XVIII в., когда его иконы были изъяты «инквизитерами»[793]. Почитание подозрительного и агрессивного Симона Юрьевецкого (см. выше, с. 302) было запрещено в 1722 г.; запрет, видимо, оказался не очень действенным. Один бдительный поп запрашивал Синод, «оной де Симон юродивый подлинно ль свят, в святцах и в прологе нигде об нем не написано»[794]. Запрет был повторен в 1767 г.[795]

Екатерина II в целом прекратила гонения, и все же власти на местах еще долго обращались с юродивыми привычным уже методом: во второй половине XVIII в. двое тверских «похабов», Макар Гончаров и Григорий Емельянов, были подвергнуты пытке в духовной консистории на предмет того, «не кроется ли в них како- го‑нибудь вредного и богопротивного таинства», хотя за ними не числилось никакого греха, разве что «ходят зимой и летом босые и тем самым людей в соблазн приводят»[796].

Все это время, однако, народное почитание юродства продолжалось — достаточно вспомнить знаменитую святую–трансвестита Ксению Петербуржскую[797]. Появление легенды о ней в новой столице Империи, не имевшей, по понятной причине, собственных юродских традиций, весьма показательно.

К концу XVIII в. стали создаваться клиники для душевнобольных, и это постепенно сделало отношение к юродивым более спокойным. Ситуация напоминала ту, что имела место в Европе двумя столетиями раньше. «По- хабы» исчезают из сыскных документов[798] и начинают восприниматься начальниками как признак общего «непорядка» в подведомственной им жизни — так, в начале xix в. юродивый Андрей, бродивший по улицам городка Мещова, накануне приезда калужского губернатора был выслан властями в родное село.[799]

Всякий вольнолюбец в России помнил о юродстве как о рупоре невозбранной свободы. «В самом деле, не пойти ли мне в юродивые, авось буду блаженнее!»[800] — иронизирует Пушкин по поводу своего «Бориса Годунова». В другом письме он пишет: «Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию, наврядли… никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!»[801] Но в реальной жизни эта традиция уже умирала, и когда в 1839 г. маркиз де Кюстин сказал про Россию: «Здесь каждый бунт кажется законным, даже бунт против разума»[802] — на его призыв уже некому было ответить.

Впрочем, безвредное юродство оставалось приметой повседневной жизни России весь XIX в. Странники и калики, «дурачки» и придуривающиеся, юродивые и блаженные переполняли купеческие дома[803], бродили по дорогам, толпились на богомольях, появлялись в дворянских усадьбах (вспомним сочинения Льва Толстого, а позднее Ивана Бунина). Они становятся героями русской классической литературы (Некрасов, Достоевский, Сал- тыков–Щедрин, Лесков и т. д.) и живописи (у В. Сурикова в картине «Боярыня Морозова»[804]). Среди юродивых оказывались далеко не одни только представители низшего класса. Знаменитый Иван Яковлевич Корейша, вокруг которого велись бурные дебаты в публицистике[805], был сравнительно образованным человеком. Сохранились еще не обнародованные записки школьного учителя, который из‑за конфликта с коллегой ушел в юродство в 1856 г.[806]

Публиковавшиеся в конце XIX — начале XX в. многочисленные околоцерковные жизнеописания юродивых были весьма разнохарактерны: некоторые из их героев были монахами, как Соломония и Ефросинья [807], Асенефа[808] или Паша Дивеевская[809], некоторые — городскими нищими, как Андрей Мещовский[810] или Андрей Ильич[811], некоторые— сельскими, как Иулита Уфимская[812] или Терентий[813]. Агиографы признавали, что иных «похабов» люди считали колдунами, как Никифора Белевского[814], иных — симулянтами, уклоняющимися от рекрутского набора, как Ивана Сарапулского[815]. Различалось и их поведение: Антоний Муромский постоянно разговаривал в рифму[816], Наталья Мелявская всегда ходила боком[817], Ваня Блаженный неизменно закрывал открытые окна[818] и т. д. Довольно часто агиограф создает вокруг юродивого некоторый зловещий ореол: тот не просто кидается грязью, бьет стекла, дерется палкой и ругается — он предсказывает несчастья и смерть. А подчас не только предсказывает. Вот, к примеру, благоговейное жизнеописание «похаба» Алеши (f 1880 г.), подвизавшегося на Вологодчине: «В доме Г. бабушка очень не любила юродивого… Однажды Алеша настриг из бумаги множество лоскутков и положил их под подушку бабушки, как обычно тогда клали под подушку гроба. Бабушка здоровая неожиданно захворала и скоро умерла»[819]. Как говорил юродивый Иван Босой, «Не все то Богу любезно, что человеку полезно»[820]. И по–прежнему, как некогда в Эмесе, кощунственное поведение не умаляло святости юродивого: так, блаженная Домна Карповна «юродствовала… и в церкви во время богослужений… пела, гасила свечки… некоторые снимала и клала в свои узлы»[821], «Золотой Гриц» ел скоромное в пост[822] и т. д.